1/ 2/ 3/ 4/ 5/ 6/ 7/ 8/ 9/ 10/ 11/ 12/ 13/ 14/ 15/ 16/ 17/ 18/ 19/ 20/ 21/ 22/ 23/ 24/ 25/ 26/ 27/ 28/ 29/ 30/ 31/ 32/ 33/ 34/ 35/ 36/37/ 38/
09.01.86
Наконец-то, побывал я на давно обещанной мне "гауптической” вахте. Ни само слово, придуманное комбатом нашим, ни то, что оно обозначает, мне не по душе. А посадили меня за то, что я привёл в наряд по кухне одного лишнего, незапланированного молодого. И, хоть с моей точки зрения он был совсем не лишним, замполит наш рассудил иначе. Он так прямо и заявил, что я, пользуясь сроком службы, его "припахал”, что в его же переводе звучит как "неуставные взаимоотношения”. А это уже криминал. Вследствие этого, а также и моей природной тупости, - замполит, оказывается, к тому моменту уже забыл о своем распоряжении, - я, вместо того, чтобы спокойно заступить в наряд и никуда не ехать, попёрся на "губу” в лапы известного своей звериной жестокостью капитана Акопова, начальника гарнизонной "губы”. Человек это беспощадный, и за один только расстёгнутый крючок на воротнике свободно может к сроку надбавить сутки, а то и все пять, смотря по настроению. Так вот, я, посаженный на трое суток, просидел пять, да и это слава Богу, так как светило мне десять, как Акопов мне наобъявлял. В гауптвахте очень много от тюрьмы. Первое, это мрачный, гнетущий коридор и ещё более мрачные стены в камерах. В самих камерах по стенам стоят скамейки, хотя это название слишком громкое для этих жёрдочек. Что - бы вы полнее представили ширину этих "скамеек”, скажу, что они едва ли шире этого листа вдоль. По-первости, решив её опробовать в качестве лежанки, я очень быстро убедился, что для того, чтобы не свалиться на пол, необходимо постоянно во что-то упираться. Да, вдобавок, через минут пять возникает желание подняться и размяться, так как лавка эта поганая впивается в тело так, что даже подняться с неё тяжело. Но, всё это было, как я уже сказал, по-первости. Вчера я "найогился” до того, что умудрился проспать аж три часа, лёжа на такой жёрдочке, и боли уже не чувствовал. Но, это такие мелочи в сравнении с тем, что нужно постоянно мыть посуду и полы, от чего я, признаться, давно отвык. Потом, постоянное тревожное состояние в ожидании, когда комендант пойдёт наводить "шмон”, раздавая вакантные "сутки” направо и налево щедрою рукой, как злой волшебник, распоряжающийся временем. А ищет он известно, что: сигареты и спички. Это самая излюбленная его статья, за которую он может сладкоголосо, подлец, объявить сколько угодно дней дополнительного отдыха от свободы. Мне эта статья не грозила никак, тем не менее, я не мог не попасться по своей извечной дурости. Ну, не смог я вытерпеть сидения на жёрдочке по-птичьи и снял питьевой бачок, из которого всё равно никто не пьёт, а служил он пепельницей, перевернул его и уселся, радуясь своей находчивости. Акопов оказался не менее находчивым, и, после того, как на его грозный вопрос, кто такой умный, что приспособил бачок для сидения, я признался, что это я, такой вот. Ну, и получил от щедрот Акопова ещё пять суток вдобавок к тем трём. Так все мои надежды выйти 6 числа рухнули, как я однажды во сне с жёрдочки. Да, не позабыть бы тех, кто со мной "мотал срок”. Они меня встретили, спящими сладко-сладко на полу. За эту сладость они расплатились лишними сутками, но я не заметил, чтобы их это сильно огорчило. Выражение и цвет их лиц были похожи на стены камеры – такие же серые и равнодушные, даже одно такое же рябое, как стена. Один производил впечатление опустившегося интеллигента. Был он в очках, перекошенных так, что одному глазу они совсем не помогали. То ли очки у него покривились от спанья на полу, то ли одно ухо у него было ниже другого, теперь трудно сказать, да и подумал я об этом только сейчас. Второй – татарин, вольнолюбивая степная натура с амбициями Чингисхана и с гордостью орла, сидящего на умопомрачительной высоты скале и осознающего, что его никто не достанет. Такая его гордость, приемлемая в горах, в наших камерно-степных условиях была вовсе неуместна, да и просто шла ему во вред. Он, было, отказался чистить туалет ломом, - а известно, что большинство работ в армии производится именно этим немудрящим инструментом, именуемым ласково "карандашик”, - но за это получил такую надбавку к сроку, и так лихо Акопов проехался по его наглой морде, что, прикинув, что его часть может уехать без него, смирил гордыню, взял лом и отправился на геркулесовы подвиги. Подвиги не подвиги, но усилий они ему стоили не меньше, чем мифологическому герою при очищении конюшен. "Интеллигент” приобрёл свой вид и гонор в Москве, где учился в МАДИ и вылетел оттуда за плохую успеваемость прямиком в армию. Он не столь горд, но чрезвычайно щепетилен в отношении своей личности. Он постоянно, при каждом случае пытался всем доказать, что он человек, достойный всяческого уважения, хотя никому до этого не было дела. Третий наш постоянный сосед был то ли мышь, то ли крыса, постоянно что-то грызущая в глубине стены. Пока я там находился, она так и не смогла пробиться в камеру, но мне до неё не было никакой нужды из-за разности интересов. Если она стремилась в камеру, мне, наоборот, хотелось в обратную сторону. Грызла она не совсем, что бы уж постоянно. Бетон вещь такая, нахрапом не возьмёшь. Вот она погрызёт-погрызёт, некоторое время ждёт, пока зубы сточенные отрастут, а затем с прежним упорством принимается за работу. Как я писал выше, татарин, невзирая на свои пятнадцать благоприобретенных суток, постукав немного ломом по окаменевшему на морозе дерьму в яме, наотрез отказался убирать туалет. Чем только комендант его не стращал, но, чудное дело. Срок его, из-за непокорства выросший, из-за него же и сократился. И задача его сократилась до минимума: почистить туалет, и на свободу. Учтя его славный опыт, на следующий день я заявил, что ко мне придираются, что восемь суток это много, что сел я вообще ни за что, и пусть меня сажают в "одиночку”, где хоть делать ничего не нужно. После этого я имел продолжительную беседу с капитаном Акоповым. Наш разговор, сначала довольно неприязненный, вылился вскоре в самый задушевный. Я даже всплакнул по своей "родной” части, погибающей без моих мастеровых рук, и, наконец, учитывая это немаловажное обстоятельство, Акопов торжественно пообещал, что если я 8 января проведу без замечаний, выпустить меня. Так и вышло, невзирая на нежелание нашего начальства прислать за мной машину. Но отказать Акопову, который сам любого из них мог увидеть на своей вотчинной гауптвахте, оно не осмелилось.
14.01.86
Опять ночное письмо. Но сейчас я выступаю в роли дежурного по роте. Опять-таки, вовсе не потому, что я такой замечательный и дисциплинированный солдат, а потому, что на безрыбье и рак – рыба. Ну, некого ставить в наряд больше. А тут ещё комиссия приехала. Двадцать человек, и все полковники. Чтобы на них не нарваться, приходится выбирать самые отдалённые, как наш комбат их называет, "волчьи” тропы и, озираясь, чапать по ним к месту назначения. Везде в части наводится марафет, но чистота наводится "чисто” внешняя, а именно, творится так ненавидимая мною показуха. Как я ещё не привык к тому, что в армии всё на ней основано? Но раньше я по этому поводу разражался издевательским смехом или потоками брани, то сейчас, по-прежнему испытывая отвращение к тому, что делаю, не гнушаюсь самой гнусной показухой и саботажем под видом бурной деятельности. Происходит это потому, что начальство не знает ни сроков, ни меры в деятельности, предлагаемой нам. Случается и так, что не успеешь отправиться выполнять один приказ, как тут же звучит другой, иногда совершенно противоположный. Поэтому уставшие от такого стиля руководства солдаты, предпочитают не слишком торопиться с исполнением, заряженные на безделье с самого утра. Впрочем, бездельничать мне тут не приходится, так как в наряды хожу через день, а там, по крайней мере, ясно, что нужно делать. А вот сегодня, как мне сказали, я должен оправдать доверие. Лучше бы они об этом не заикались. Это ДОВЕРИЕ с детства, особливо, если о нём упомянули, ложится тяжким грузом на мою совесть и ни о чём, кроме него, я думать уже не в силах, поэтому получается из рук вон плохо. Одно теперь останавливает: что я уже не мальчик, и шутить по таким поводам, как наряд по роте, да ещё в присутствии комиссии, лучше не надо. Всё-таки, письма писать гораздо лучше, чем звонить по телефону. Когда звонишь, знаешь, что время твоё ограничено твоими деньгами и не знаешь что говорить. Хочется сказать самое главное, важное, но на припоминание, что же это важное, причём бесплодное, уходит всё время звонка, и разговор выходит какой-то пустой и никчёмный. Одно хорошо – голоса родные слышишь и как будто домой приезжаешь на минутку. Наш новый (вот уже полгода прошло, а я всё никак не могу к нему привыкнуть) замполит явно ко мне неравнодушен, и, как и все, не в лучших чувствах. Даже сегодня дал мне на ночь работёнку. Так себе работёнка: написать на всю роту, а заодно и на офицерский состав роты соцобязательства. На каждого по обязательству. Он советовал кого-нибудь привлечь в помощь, но эта задача была бы не под силу даже пятерым. В итоге я принял соломоново решение: заставил писать обязательства тех, кто их принимал. Дурдом есть дурдом. Ну, что стоит посадить всю роту в Ленкомнате, раздать листки, и пусть себе пишут. И сделать это заранее. Нет, надо дотянуть до комиссии, а потом ловить кайф от аврала, на котором отдуваться придётся мне. Фигушки! Кого принёс, кого пригласил, кого привёл, кого пригнал в Ленкомнату и торжественно объявил всем, что без социалистических обязательств Родине и партии они оттуда не выйдут. А поскольку дело было после отбоя, сознательность и быстроту в выполнении задания ребята проявили необычайные. Один узбек долго стоял, отходя ото сна перед своим листом со взглядом овцы, и долго не мог сообразить, что от него требуется. Несколько раз он, обессилев от раздумий, пытался уйти, но я бдительно следил именно за этим неблагонадёжным, за каждым его поползновением и вновь возвращал к листу. А когда он в итоге написал – глаза б мои не глядели. Вместо "внешний вид”, "вешний вейд” и прочие ляпсусы. Но ему 15% скидка за национальность. Многие-многие русские пишут в десять раз безграмотнее, да ещё кичатся – я, мол, русский! Ему говоришь, какой же ты русский, если собственного языка не разумеешь? Нет, бьёт себя в грудь и почти кричит: "Я чистый русский!” И что с такого взять? Не знает, бедолага, родного языка, зато матерщина заменяет в его, с позволения сказать, лексиконе семьдесят процентов слов, которые он должен бы знать, да, если и знает, лень вспоминать. И такие растят себе подобных, а потом сами в старости удивляются, откуда такая грубая и наглая молодёжь. От собственной лени и слепоты!
15.01.86
Очередное дежурство по роте. Уже третьи сутки пошли. Немного устал, но в общем, с такой погодой не грех и в казарме посидеть. Позавчера пошёл дождь, всё обледенело, страсть как. Ходишь еле-еле, да и то глядишь: то там навернулся один, то там кто-то дербалызнулся. И прекрасно начинаешь понимать, что рано или поздно, как не осторожничай, и тебя не минует эта участь. Просто не знаю, чем объяснить такое потепление. Может быть, действительно та народная примета про печень и селезёнку работает. В прошлом году в это время трещал мороз страшенный, и от холода никто не знал, куда деваться, так как в казарме стоял такой неописуемый дубак, что самые мерзливые на ночь ложились, накрываясь матрацами. Нет, сколько днём не спи, всё равно ночью ходишь и клюёшь носом. В школе ещё помню, в 233-ей, приезжал к нам один ветеран Великой Отечественной и делился воспоминаниями своими фронтовыми. Он рассказывал, что иногда солдаты, измученные непрерывными боевыми действиями на протяжении нескольких суток, засыпали кто как, кто, стоя, кто, сидя, а кто, просто повалившись там, где стоял. В грязи, значит в грязь: настолько были утомлены. Немцы очень удивлялись такой неприхотливости русских, делая из этого вывод о варварстве русских, и с этой точки зрения все их победы объяснимы. Да, эти-то неженки наших морозов не выдержали, сволочи! Как вы знаете, на этой неделе у нас комиссия, а, следовательно, весь удар приходится на всякого рода дежурных, в частности на меня. Вчера заявился какой-то неизвестный майор и стал соваться во все щели, выискивая недостатки и прочую гадость. А кто ищет, тот всегда найдёт. Вот он и находил окурки, а я выслушивал за каждый из них суровые тирады. В конце концов, он меня так притомил, что возникло желание перегрызть ему глотку, чтобы его хитренькие свиные глазки зажмурились в последний раз. Конечно, если искать только недостатки, можно найти их сколько угодно. Идеального ничего нет, а уж в нашей роте подавно. Но, должен честно сказать, что такого уж откровенного бардака тоже не наблюдалось, все было чисто и красиво. А в самом начале, когда он пришёл в роту, а дневального на тумбочке не оказалось, и некому было крикнуть: "Дежурный по роте на выход!”, - он принялся выискивать неуставные взаимоотношения, и тут ему тоже повезло. Дневальный мой, которому я приказал драить умывальник, попросил по -мочь двух товарищей, отслуживших, к несчастью, полгода. В это время я находился в Ленкомнате, читая газету. Но майор-то не знал, что это просьба дневального, а не мой приказ. Так как дне - вальному моему тоже полгода, он, обнаружив неположенное количество дневальных, радостно запунцовел, и свиные глазки весело заблестели. Когда я, наконец, подошёл к нему и представился, он сладко-сладко пропел. - Неуставняк гонишь, товарищ солдат?! И тут же доложил начальству, а по цепной реакции, жалоба вернулась ко мне разувеличенная, разукрашенная до неузнаваемости, и я опять оказался плохим. Но в тот момент меня интересовало только, как бы поспать, так что внимания на этот начальственный рёв я не обратил. И правильно сделал, так как в аэродромной роте дежурный вообще был вдребезги пьян и затмил меня с лихвой. Ещё одна напасть. Прилетел командующий округом генерал-лейтенант. Что называется, пронеси мя, Господи! Нет, прийти-то он, безусловно, придёт, но пусть он это сделает, когда я сплю. С другой стороны, дежурным по роте быть совсем не плохо. Не волнуют построения, работы разные и времени свободного много. Только вот, нужно суметь сделать так, чтобы всё это свободное время не клонило ко сну, то есть, выспаться хорошенько днём. У нас событие, открывают магазин. С того момента, когда трое извергов обокрали его и сожгли, прошло уже полгода, так что можете судить сами, как широко это событие обсуждается. По сути дела, в прежнем магазине было всё, что нужно солдату. Хочешь поесть – пожалуйста, курить – пожалуйста. Можно было купить погоны, петлицы обновить, да много ещё всякого разного. Так что, если откроют такой же, мне нужны будут не посылки, а деньги. Я имею в виду одеколоны, станки, лезвия и проч. А на праздники в тот магазин завозили даже торты и прочие вкусности. Я, конечно, не чревоугодник, но кто же не хочет, "хоть редко, в день хотя бы раз”, жить сладко.
20.01.86
Сдал я, наконец, своё дежурство по роте самому невоспитанному и неблагодарному дружку Мому, Игорьку Тельгараеву. А почему я о нём так, щас объясню. Сегодня, буквально час назад, вернулся я от тёти Нины с тремя бандеролями от ваших щедрот. Отвлекусь. К сожалению, открытку тебе, мамашка, к Татьяниному дню я послать не смогу, точнее, не успею. Тут это такой день, что не знаешь, зачем и кого поздравлять. Праздник же этот для студентов и Татьян всех мастей и категорий. Так что я просто "пожелаю Вам и впредь так же буйно зеленеть”, а заодно справить свой праздник "на уровне”. Возвратимся к Тельгарашке подлому. Прихожу я к тёте Нине, а она заявляет, что хочет видеть Игоря и намылить ему рожу. Не правда ли, желание очень необычное для женщины пятидесяти лет, не обидевшей за этот срок и мухи. Я заинтересовался, чем же это Гарик ей так насолил. Оказалось, что однажды я попросил тётю Нину получить на него посылку, а, следовательно, мама Игоря узнала тётининин адрес. И вот, она прислала посылку, Гарику объявили отпуск, он написал об этом домой. Затем, по каким-то причинам он не поехал домой и не писал. И вот, ни в чём не повинная тётя Нина получает вызов на переговоры, выслушивает рыдающую Гарикову мать, которая ждёт-пождёт свово сыночка в отпуск, а его всё нет, и весточки ни единой. Письма ему писать, видите ли, лень, а мать там извелась вся и строит разные предположения, одно ужаснее другого. Наконец, она не выдерживает и делает то, что сделала. Когда я, узнав об этом, пришёл в роту, я этого идиота чуть не убил. Какой-то, извините, сраной, спивающейся девке своей пишет, а домой, видите ли, рука не поднимается. Уж орал я на него, уж злился, даже ударил пару раз, объясняя такие элементарные вещи, что мать это святое, что волнуется, что девок разных будет ещё море, а другой матери не будет. И, вспомнив о тёте Нине, вмазал ему ещё разок. Не знаю, понял он меня, нет ли, но к тёте Нине пошёл и вернулся понурый. Видимо, тётя Нина всё-таки исполнила своё намерение "намылить” ему рожу. Я ему говорю. - Не знаешь, что писать, напиши просто, что жив, здоров, но по причине убогости твоей мыслительной машинки не можешь из себя выдавить ни слова. Мать хоть насчёт твоего физического здоровья успокоится. И опять не знаю, понял он или нет. Время покажет. Я, например, сам себя чувствую паршиво, если не напишу письмо. Грызёт совесть, и всё тут. Поэтому чаще всего я пишу домой, "а девушки потом”, тем более, что в их письмах я никогда не найду столько заботы и любви, сколько в ваших, а это немаловажно в солдатской жизни. Продолжаю своё описание самого мною любимого представителя местной офицерской фауны, капитана Ефишева. Этот тот самый молдаванин, друг Ченуши. Он человек здоровый как телесно, так и духовно, о чём говорит его своеобразный юмор, а людей с чувством юмора обычно любит большее количество людей, чем людей с полным его отсутствием. Делать он тут ничего не делает, получает, как я уже писал, 350 рублей, да ходит в наряды. Может быть, поэтому это весёлый и цельный человек, у которого своя точка зрения, что всегда вызывает уважение и интерес, и перед начальством он не заискивает. Раньше он был начфином, потом бросил финансы и сейчас борется за место начальника пожарной команды, чтобы даже в наряды не ходить, а просто сидеть, получать свои денежки и ждать пожаров. Представляется по телефону не иначе, как "полковник Ефишев”. Одно дежурство он ходил и напевал песенку таким макаром: "Утомлённая пися нежно в море купалась…”. Однажды, не сомкнув глаз всю ночь, будучи дежурным по части, по подъёму свирепо будил нас сапогами и табуретками, а когда все поднялись, утомлённо присел на табуретку, вздохнул и молвил. - Поскорей бы война…да в плен. Хоть высплюсь! Время от времени у него выскакивают такие фразы, причём, произносится это небрежным то- ном, как будто он высказывает очевидные мысли, что непроизвольно хочется смеяться. Сегодня он обронил в разговоре. - …как мой дядя. Проснулся, а ноги холодные! Даже есть что-то от нашего семейного юмора. Ну, пока!
21.01.86
Получил, на сей раз, два письма, от обеих. Всё равно, зря ты, Анька, прислала мне адрес этой редакции, ибо строгое отношение к себе и врождённая скромность, граничащая с робостью, под маской напускной развязности, не позволят мне им воспользоваться. Стихи свои я считаю прихотью несерьёзной, да и стихами их по большому счёту назвать нельзя. Так, баловство одно, рифмоплётство. Бандероль вашу я съел сегодня вместе с ребятами и с индийским чаем. У нас в ТЭЧи есть каморка, а в каморке этой есть плитка самодельная и на ней можно готовить, что хочешь. Всё остальное время она работает обычным обогревателем помещения. Учитывая моё близкое знакомство с дядей Сашей, завскладом, можно догадаться, что мы не только радуемся тому, как плитка хорошо обогревает. Помимо чревоугодия, конечно, есть у меня и дополнительная работа – вытаскивать симулянтов из санчасти и водворять этих блудных сынов в роту. Нет, не думайте, у нас их не так много, а проще сказать, один, со смешной фамилией Курочка. Так вот, "эта” Курочка так искусно симулирует сердечную недостаточность и головную боль, да ещё если учесть, что дежурная температура его тщедушного тельца 37,5, то способов вытащить его из объятий врачей, просто никаких нет. Пришлось, наконец, мне по приказу начальства применить умственную и, отчасти, физическую силу, чтобы хоть раз привести его в роту, чтобы он имел представление, где он, по идее, должен служить. Вдобавок к экскурсии пришлось прочитать ему развернутую лекцию, которую можно было бы озаглавить так: "Зачем ты пришёл служить в армию?” Лекция эта была, по-моему, перегружена цитатами из присяги и различных воинских уставов. В конце этой изнурительной и односторонней беседы я поинтересовался, какой же он сделал для себя вывод. Этот недоумок скроил глубокомысленную рожу и процедил. - Мне надо подумать. Срок раздумий он определил себе до вечера, а я с трудом сдерживался, чтобы с поучительного тона не сорваться на оскорбительный и, на сладкое, не заехать ему по уху. Чтобы этого не произошло, я поспешил его покинуть, оставив размышлять. Придя вечером в роту, я без удивления узнал результат. Он снова смылся в санчасть. Нечего сказать, плодотворные раздумья его посетили. А, может быть, агитатор из меня никудышный? Только больше меня начальство не заманит выуживать его из запаха лекарств и белых халатов. Такие люди нам не нужны. Кстати, о дяде Саше. Я уже писал, что его жена парализована. А поскольку он ко мне неизменно добр, ту "Салями”, что вы мне прислали на Новый год, я подарил ему для жены. Так его жена теперь ест только её и больше ничего не признаёт, и, я уж не знаю, дядя Саша слёзно просит на –писать вам и узнать, сможете ли вы прислать ещё такой колбасы. Палки три, я думаю, хватит. А если вы сможете, деньги переводом на наш адрес он отошлёт тут же. Обязательно ответьте, а то он ждёт. И ещё. Не надо так часто и помногу присылать бандероли. У вас что, денег некуда девать? Мне тут всего хватает, а баловать меня, вы уже достаточно набаловали. Игорёк Тельгараев, который не любит маму, а любит алкоголичку, всё же уезжает в отпуск. А это значит, что с его отъездом я заступаю в очередное бессрочное дежурство по роте, будь оно неладно. Но меня абсолютно не пугает перспектива суток пять, а то и более, провести в сомнамбулическом состоянии, так как мы все, - а я говорю о нашем немногочисленном коллективе ТЭЧи, ждём от Гарика, нашей надежды, сыновней благодарности в виде огромной сумки, набитой полезной, а главное, "скусной” едой.